труды - works


≈     Главная      Об авторе и трудах      Книги     Статьи и доклады     ≈

≈     Воспоминания     Экспедиции      Документы      Письма    ≈

                                    ≈     Фотогалерея      Аудио      Видео       Мои гости     ≈

≈     Творческие связи     ≈




Зверев
Вестник АПН "Культура и искусство", 10 января 1968 г.







СЛЕДЫ ЗАБЫТОЙ ПЕСНИ

О якутском народном певце Сергее Звереве
и его «нотных» знаках


Разъезжая по Якутии в поисках народных песен, я слышал немало историй.  И правдивых, и вымышленных.  И таких, что не сразу разберёшь, где в них правда, а где вымысел.  Слушаешь порой хорошего рассказчика и начинаешь верить всему, что ни расскажет.  Позже вспоминаешь с улыбкой — удивляешься своей доверчивости.  Но случается и так, что вначале не поверишь, значения не придашь, а потом жалеешь об этом…


санки

Пять лет назад мы шли по льду через Вилюй.  Нас было трое1, мы тащили за собой на детских санках тяжёлый магнитофон.  Быстро густели синеватые сумерки, над тёмным лесным берегом начинала высвечиваться луна.  Хрустко раздавались на морозе наши шаги и скрипучий шорох полозьев.  Мы спешили.  Было бы обидно побывать на Вилюе и не попасть к Сергею Афанасьевичу Звереву.

Знаменитый олонхосут2 живёт со своей семьёй в тайге.  Много раз предлагали ему вслед за всеми перебраться в посёлок, в новый дом.  Но крепко держат его родные места.  Места, где из поколения в поколение жили его предки.  Старика застать дома трудно.  Месяцами промышляет он зверя, на многие-многие километры уходит вглубь тайги.  Семья большая, прокормить её нелегко.

Нам повезло.  Зверев только что вернулся с охоты.  Как прослышал старик о нашем приезде, мы не узнали, но встретил он нас на пути к своему дому.  В доме было оживлённо.  Хоть и знаменит хозяин, а гости издалека к нему не часто добираются.  На столе дымились куски свежей лосятины, кипел самовар.  Разговор предстоял долгий…


вчетвером

Мне и раньше доводилось встречаться с прославленным певцом и в Якутске, и в Москве.  Но в суматохе смотров, фестивалей, концертов разговора не получалось.  Обеспокоенный предстоящими выступлениями, Зверев бывал насторожён и немногословен.  А в эту ночь старик был в ударе — рассказывал и пел не переставая, без устали.  Песни рождались одна за другой.  И какие песни!  Я торопливо менял кассеты с плёнкой.  Время летело незаметно.

К утру запас плёнки иссяк.  Разговор угасал.  В промёрзшие окна шелестела сухим снегом порывистая мартовская позёмка.  Во дворе продолжал мерно постукивать переносной движок, гнавший мерцающий ток для нашего магнитофона.  Мы были благодарны хозяину.  Хотелось сказать ему что-нибудь приятное.  Какая удивительная у него память!  Попробуйте удержать в голове эдакое богатство.  Как только запоминает он такое множество мелодий?

Вот тогда Зверев и сказал, что мелодии он записывает.  Сказал просто, как само собою разумеющееся, но мне показалось, что в его глазах мелькнула лукавая искринка.  Ну и выдумщик!  Мелодии записывает!  Это якутские-то мелодии, над которыми столько лет бьются специалисты-нотировщики!

Старик утверждает, что давно пользуется особыми значками для записи своих песен.  Раньше нацарапывал их на бересте.  Можно их и ножом на дощечках вырезать, да и на бумаге, наверное, изобразить можно.  И он начал выводить на листочке замысловатые тоненькие линии.  Странные такие, с ответвлениями.  Никакой связи с только что напетыми мелодиями я тогда в этих завитушках не уловил и значения им не придал.  Чего только не придумает эпический певец, рассудил я.  А он тем временем, заметно оживившись, рассказал историю, которую я теперь часто вспоминаю.


…Давно это было, когда молодым был.  Ноги крепкие были, в очень далёких местах охотился.  Однажды попал туда, где Вилюй наш впадает в Лену.  Поросший лесом большой остров там есть, Таас-Тумус называется.  Кругом скалы, тайга шумит.  В глубокой долине, как в трубе, всё время ветры дуют.  Неспокойное, с недоброй славой место.  Люди его избегали, никогда там не селились.

Когда человек молод, ничего не боится.  Не зря говорят «парень о восьми гранях» — как его не опрокидывай, всё на ногах стоять будет.  Тогда как раз охота удачная была, хозяин тайги Баянай щедрым был, много зверя послал.

Под вечер костёр разводить надо, место для ночлега выбирать.  Вдруг без всякой видимой причины страшно стало.  Волосы пошевелились, мороз по телу пробежал.  Как говорится, широкая спина сузилась, долгое дыхание укоротилось.  Тихо стало, привычный шум тайги смолк.

Нехорошая тишина, подумал.  Вверх посмотрел — с северной стороны внезапно потемневшего неба тяжёлые облака сгрудились;  с западной стороны низко нависшего неба клочковатые облака сбились;  с восточного края бедового, алчного неба вихревые облака приблизились.  В середине неба громадная чёрная туча образовалась, словно повисшая вниз головой медвежья шкура.  Темно, сыро стало, как будто густой туман упал.

Потом гул по тайге прошёл, земля сотряслась, камни посыпались.  Невиданный ураган налетел, неслыханный шум учинился.  Словно две горы сшиблись, словно три грома, слившись, загрохотали.  От вихрей вихрь усилился, от бурь буря страшная поднялась.

Талые деревья как спинные сухожилия полегли;  стоячие деревья точно бычьи хвосты гнуться стали;  крепкие деревья с треском ломаться начали.  Одинокий человек, бедняжка, словно в ничтожного червя превратился.  Уж не в сказочную ли страну неисчислимых бедствий попал он;  не на волшебном ли остроконечном вертящемся кургане смерти очутился;  не кровавое ли огненно-бурное Кудулу-море над ним, вспучившись, разбушевалось?  Наверное, всех девяти верхних стран грозные обитатели, требуя приношений, слетелись;  всех тридцати шести нижних племён злобные одноглазые жители, желая поживиться, пожаловали.

Или, быть может, этой злосчастной долины, этих гиблых мест духи-хозяева явились?  Богатства свои от человека утаивая, гневятся;  неисчислимые сокровища свои от чужого взгляда охраняя, разъярились.  Грозный ысыах3, кровавое пиршество своё правят, человеческой душой-телом упиться-насытиться захотели.

Ну, беда-несчастье настигла, смерть-бедствие наступила!  Души великих шаманов, беснуясь, творят заклинания;  исполинские бубны, неистовствуя, грохочут;  громоподобные, ревущие голоса последнюю песню поют-завывают.  Страшную и прекрасную песню…

Долго ли так продолжалось, кто знает?  Наверное, мясо трижды сварить можно было.  Наконец, буря утихла.  Ночь как ночь стала, луна как луна, место как место.  Только поваленные деревья вокруг лежат и от холода руки-ноги словно чужие стали.  А в ушах всё время странный голос слышится.  Очень необычный голос, совсем особенный.  На пение той бури похожий.  Никто, однако, такого не слышал.  Кругом на сотни верст ни одного человека не было.  Запомнить надо, подумал.  Кору на деревьях топором зачищать стал, зарубки делать начал — знаки той песни.  Скоро опять приду, думал, песню с собой возьму…

По-другому вышло.  Другие бури налетели, другие песни запели.  Революция, война...  Жизнь разная была.  Много мест всяких видел, а в тех краях больше не бывал…


Старик задумался.  Посидели молча, пожевали кусочки лосиного мяса.  Выждав немного, я спросил, не помнит ли он ту мелодию.  На лице хозяина появилось выражение досады.  Забыл он мелодию.  Совсем забыл.  Слова песни сложить может, другую мелодию придумать может, а ту, совсем особенную, забыл.  Во сне иногда хорошо помнит.  Когда просыпается, снова забывает.  Вот если те деревья найти, зарубки посмотреть, вспомнил бы.  Пожалуй, самую лучшую свою песню тогда сложить смог бы.

«Однако, пропали деревья, — добавил он, помолчав. — В тех местах газ нашли, говорят.  Теперь много людей там будет, большая стройка начнётся»…


втроём

За окнами рассвело.  Просторный дом снова наполняется звуками.  Домашние встали.  Снова запел самовар.  Скоро пора отправляться в обратную дорогу.  Хозяин что-то объясняет моим спутникам, а я смотрю на него и думаю.  Вот передо мной человек, проживший трудную, долгую жизнь.  Сколько сил положено, и сколько их, нерастраченных ещё сохраняет.  И сегодня, как много лет назад, охотится и поёт.  Поёт так же, как когда-то, — и уже не так;  о том же — и совсем не о том.

Туда, где бродил он одиноким охотником, пришли строители, чтобы пробудить к жизни новые силы.  Быть может, ревёт там сейчас иная стихия — рвущийся из недр газовый фонтан.  И там, где, внимая трубному вою ветров, метил он на стволах замысловатый узор песни, строители вписывают в тайгу стальную нить трубопровода.

Старик прав — иные времена, иные песни.  И именно через песни, через легенду, с глазу на глаз с их творцами можно так отчётливо, так остро ощутить связь времён.  Времён таких далёких и одновременно таких недавних.  Вот он сидит передо мной, свидетель минувшего и участник сегодняшней нашей жизни.  Их много, таких свидетелей былого, наших современников.  Но тот, что сидит передо мной, всё-таки особенный, необыкновенный.  Человек, в котором всё рождает песню;  всё — даже смертельная опасность.


у микрофона


Так думал я в то утро, но вслух ничего не сказал и о знаках больше не расспрашивал.  Не очень я в них тогда поверил.  А теперь я много думаю о якутских песнях, об их необычном мелодическом облике.  Многое, что казалось запутанным и сложным, открывается иной, неожиданной простотой.  Теперь я знаю, что может существовать графическая запись старинных якутских напевов.  Не нужно только подходить к ним с громоздкой сложностью иных привычек, иных систем.  Народ не станет запечатлять в знаках то, чего он ещё не осознал в своих песнях, что ещё не оформилось в его представлении.  И поймут его условные знаки только те, кто поймёт язык народной песни, для кого язык этот станет знакомым, близким, простым.

А совсем недавно я встретил под Москвой Бориса Фёдоровича Смирнова, композитора и фольклориста.  Лет двадцать назад он тоже записывал якутские песни и тоже слышал про особые «нотные» знаки.  И даже видел их — они напомнили ему ветвистые оленьи рога.

Теперь я снова хочу поехать к Сергею Афанасьевичу Звереву, чтобы научиться понимать его знаки.  И на тот остров, что зажат в каменном устье Вилюя, хочу попасть.  Хочу своими ушами услышать вечную песню ветра и новые голоса стройки.  И я знаю теперь, как необходимо бывает поверить в быль-небылицу, поверить сразу и до конца.




Примечания

1 В той поездке мне посчастливилось работать вместе с Петром Никифоровичем Поповым, замечательным якутским фольклористом.  В пути к нам присоединился местный фотограф-любитель по фамилии, если я правильно помню, Лукачевский, который и сделал приводимые здесь снимки.

2 Олонхоhут — исполнитель олонхо, героического эпоса якутов.

3 Ыhыах — традиционный якутский кумысный праздник.






≈     Главная      Об авторе и трудах      Книги     Статьи и доклады     ≈

≈     Воспоминания     Экспедиции      Документы      Письма    ≈

                                    ≈     Фотогалерея      Аудио      Видео       Мои гости     ≈

≈     Творческие связи     ≈